Проблема социальных изменений принадлежит к числу центральных, ключевых в современном обществоведении

Процессы, описываемые понятием «модернизации», привели к коренной перестройке социокультурных систем, в течение длительного времени сохранявших приверженность «традиционным» культурным ценностям и поддерживавшим соответствующий тип общественного устройства. Такие формально-динамические характеристики модернизационного процесса как 1) внешняя природа изменений (трансформации, в лучшем случае, привнесены, а как правило – навязаны извне), 2) интенсивность (коренные перестройки заняли примерно 50 лет) позволяют при описании социокультурной динамики у народов Российского Севера и Сибири говорить о насильственной модернизации в социальном плане и об ассимиляции в отношении культурных установлений. Заметим, что в качестве транслятора модернистских влияний выступает общность, перспективы дальнейшего развития которой также не определенны. Так, П. Штомпка, рассматривая теорию модернизации, предлагает понятие «ложной модернизации» по отношению к посткоммунистическим странам, под которой подразумевает несогласованное, дисгармоничное, внутренне противоречивое сочетание трех элементов: 1) современных черт в отдельных областях общественной жизни; 2) традиционных, домодернистских характеристик во многих других областях и 3) всего того, что облачали в изысканные одежды, призванные имитировать современную западную действительность. В результате, если в мировой науке концептуально оформлена стадиальность социокультурного развития, предполагающая «традицию», «модерн» и «постмодерн», то применительно к российским реалиям три стадии можно обозначить как «посттрадиционный», «недо-модернизированный» и «модернизированный» этапы социокультурного развития. Безусловно, эти обозначения, также как и концепция модернизации в своем «классическом» варианте, подразумевают наличие эталона – объекта, по отношению к которому актуальная ситуация может быть оценена как «пре-» или «пост-», и, таким образом, соответствуют этноцентристской западной модели.

В настоящее время традиционных обществ в «чистом» виде не осталось. Большинство немодернизированных культур, особенно если их представители проживают в составе поликультурного государства, относятся к «посттрадиционным» обществам. Это справедливо, в том числе, и для России. Представители различных этнических групп, проживающие на территории России, не могут быть жестко разделены на представителей традиционных и современных обществ. Скорее, представители разных этнических и субкультурных групп отличаются характером доминирующих установок, ориентацией на поддержание современного или традиционного образа жизни. В процессе развития теории модернизации помимо понятий «традиционное общество» и «современное общество», стало использоваться понятие так называемых «переходных систем» между традиционным обществом и современным как вполне самостоятельных, жизнеспособных и находящихся в развитии. Традиции не замещаются пассивно инновационными элементами в процессе модернизации, а часто «мутируют», что позволяет говорить об обществах переходного типа.

Нормальный – «эволюционный» - путь социокультурных трансформаций, по всей видимости, начинается с перестройки ценностного ядра культуры, в соответствии с изменившимися ценностями «выращиваются» новые социальные институты. Когда речь идет о «навязанной извне» модернизации – «революционной» модели социокультурных трансформаций - такой путь невозможен. В этом случае преобразования начинаются с разрушения прежних форм социальной организации, сопровождающегося (в лучшем случае) созданием новых социальных институтов. Однако проблемность модернизирующихся общностей связана с тем, что модернизационные изменения не ограничиваются преобразованиями социальных институтов, экономических и политических организаций. Преобразования с необходимостью вторгаются в сферу ценностно-смысловых ориентаций, социальных норм, привычек, образцов поведения. И если на институциональном уровне действующие механизмы являются достаточно гибкими и относительно легко могут быть подвергнуты перестройке, поскольку связаны с рациональным контролем над социокультурными процессами, то ценностно-нормативный уровень с трудом и далеко не полностью поддается осознанию, соответствующие ему механизмы являются более жесткими и консервативными. О завершении же модернизационного перехода можно говорить, лишь когда перестройка обоих уровней регуляции полностью завершена.

Можно предположить два пути развития ситуации. Первый – когда, руководствуясь прежними ценностями, люди таким образом перестраивают «новые» институты, что те постепенно разрушаются – утрачивают свой исходный смысл, превращаются в «модернизированные» оболочки, наполненные «традиционным» содержанием, работающие на удовлетворение прежних потребностей. Второй путь – путь «инсценировок», по терминологии Л.Г.Ионина⁶³ – заключается в «выращивании» новых ценностей в соответствии с новыми формами. Одной из принципиально важных в прикладном отношении задач проведенного исследования как и раз и являлось описание тех ориентиров, в соответствии с которыми должны происходить ценностные трансформации с тем, чтобы формальные «инсценировки» обрели адекватное содержательное наполнение.

На сегодняшний день целый ряд социокультурных (этнических) общностей оказался не в состоянии привести ценностно-нормативную систему в соответствие с модернизированными социально-экономическими институтами. В этом-то расхождении, неспособности с легкостью восстановить утраченное соответствие между различными уровнями регулирования динамических процессов в социокультурных системах, и кроется основной конфликтогенный, стрессогенный потенциал интенсивных, часто извне навязанных модернизационных изменений. И именно разрешение этого внутрикультурного конфликта открывает путь оптимизации адаптации к изменяющимся социокультурным условиям представителям этнокультурных общностей, в течение относительно короткого времени подвергшихся интенсивным изменениям. Таким образом, основной чертой переходного состояния может считаться разбалансированность систем и структур, являющихся на стабильных этапах четко дифференцированными, но при этом высоко согласованными.

Возвращаясь к уровню анализа личности, обозначим стержневую характеристику личности переходного периода как утрату самоидентификации. Так как идентичности «привязаны» к социальным институтам (семье, государству, этнической общности), то внезапные кардинальные преобразования институтов, в которых были социализированы индивиды, вызывает массовую утрату идентификации. Напомним, что идентичность мы рассматриваем с опорой на концепцию Э.Эриксона, как сформированное у индивида «ощущение тождественности самому себе, непрерывности своего существования и чувство, что его тождественность и непрерывность признаются окружающими». Соответственно, об утрате идентичности речь идет, когда человек «теряет» образ самого себя, утрачивает представление о своем месте в социальной структуре общества. На уровне социальных контактов человек становится неадекватным требованиям групп, к которым он формально принадлежит, и сам, в свою очередь, «видит и понимает, что мир перестает реагировать на его действия адекватным образом… Человек как бы перестает отражаться в зеркале социального мира»⁶⁴.

Утрата/несформированность идентичности проявляется в «триаде симптомов» - распаде трех основных компонентов идентичности:

1). Утрата ощущения самотождественности. При этом человеку свойственно переживание чувства одиночества, нарушения внутренней целостности, неспособности получить удовольствие и испытать удовлетворенность результатами какой-либо деятельности. С другой стороны, слабость идентичности может проявляться в формализации межличностных отношений, а также во все новых и новых попытках близости с самыми невероятными партнерами. Кроме того, т. к. «близость с одной определенной частью людей или идей» необходимо должна сочетаться с «отвержением, игнорированием» другой части, то «слабость или чрезмерность в отвержении является существенным аспектом неспособности достичь близости вследствие неполной идентичности: тот, кто не уверен в своей «точке зрения», не может отвергать разумно» (Эриксон, 1996б, с.178).

2). Диффузия временной перспективы. Человек неспособен строить планы на будущее или вообще утрачивает ощущение времени. Такого рода проблемы обусловлены неверием в то, что время способно принести какие-либо перемены, а с другой стороны - тревогой, что перемены все-таки могут произойти.

3). Диффузия трудолюбия. Индивид сталкивается с невозможностью эффективно использовать свои внутренние ресурсы в какой-либо деятельности. Деятельность требует вовлеченности, от которой индивид стремится защититься. Эта защита выражается либо в том, что он не может найти в себе силы и сосредоточиться (и отказывается от деятельности), либо в том, что он с головой уходит в какую-нибудь одну деятельность, пренебрегая всеми остальными (Эриксон, 1996б).

Очевидно, что трудолюбие и эффективность в работе рассматриваются как ценность в культуре любого типа. Поэтому и кризис работоспособности и эффективности нужно рассматривать как важный компонент личностного и социального кризиса, порожденного принципиальными культурными перестройками в период модернизации.

С.М.Бурьковым (1990, с.17) выявлены различные эффекты крупномасштабных изменений социокультурной среды, проявляющиеся в изменении трудовой активности и продуктивности целых групп коренного населения Российского Севера:

- снижение трудовой активности личности и ее переориентация на сферу досуга, в рамках которой частично воспроизводятся прежние формы жизнедеятельности;

- преимущественное усвоение внешних, стереотипизированных форм жизнедеятельности, лишенных адекватной внутренней мотивации;

- формирование значительных социальных групп, фактически исключенных из взаимодействующих систем традиционной и модернизированной культуры и характеризующихся развитием асоциальных форм поведения и ориентацией на восстановление прежнего порядка вещей.

Как правило, кризис идентичности сопровождается негативными эмоциональными переживаниями, большой потребностью изменить себя и ситуацию и поиском путей к этому. Индивиды в состоянии острой диффузности идентичности ощущают тревогу, чувствуют себя изолированными от мира, опустошенными, неспособными сделать выбор, принять решение. Именно такое состояние утраты прежней идентичности и несформированности новой провоцирует развитие психосоматических синдромов, острых депрессий и психозов.

В исследованиях было показано существование двух возможных стратегий адаптации. Первая – за счет индивидуальных ресурсов – развития таких личностных черт, которые могли бы быть адаптивными в изменившихся условиях. Второй – за счет активизации механизмов социальной поддержки. В наибольшей степени эту поддержку обеспечивает идентификация с крупной, стабильной социальной общностью, в частности, с этнической группой.

Что касается самоидентификации с этнической общностью, то можно описать характер складывающейся в более модернизированных группах этнической идентичности как «отстраненно-умиленный» взгляд на этническую культуру, которая представляется индивиду как любопытное, но в целом бесполезное и потерявшее актуальность социальное образование. Чем в большей степени индивид интегрирован в этнокультурную среду, тем менее он удовлетворен своей этнической принадлежностью, т.е. в данном случае, предпочтительна «любовь на расстоянии».

Таким образом, если мы проанализируем с психологической точки зрения те смыслы, которые привносит в современную жизнь актуализированная этничность, мы увидим, что они далеко не всегда способны оптимизировать социокультурное развитие. Как неоднократно отмечалось, взрыв этничности в современном мире возник как реакция на усиление процессов глобализации – «реактивное сопротивление». В таком случае, происходящие процессы (угроза уникальности – как действие, усиление идентичности – как противодействие) как бы замкнуты на самих себе. В результате, когда мы сталкиваемся с этничностью, выполняющей строго компенсаторные функции, мы должны быть готовы и к крайне неблагоприятным «побочным эффектам» – в виде роста интолерантности по отношению к другим группам.

Обращаясь к другому пути адаптации – за счет активизации личностных ресурсов - мы выходим на одну из наиболее актуальных проблем социальных и гуманитарных наук — проблему человеческого потенциала. В качестве ориентиров личностного развития в ситуации масштабных и интенсивных социокультурных трансформаций, как показывают результаты проведенных исследований, следует принять развитие двух ключевых личностных характеристик: интернальности и компетентности в межличностном общении. При этом, если интернальность в «переходных» обществах представляется с трудом формирующимся завоеванием, уже своим наличием доказывающим приспособленность индивида к условиям современной культуры, преодоление дезадаптированности, то на коммуникативную компетентность возлагается задача дальнейшего развития индивида и социокультурной общности.

Из числа личностных характеристик с таким важнейшим компонентом социального капитала как доверие чаще всего значимые положительные связи обнаруживает компетентность в межличностных отношениях. Именно это дает основание утверждать в качестве важнейшего ориентира развитие коммуникативной компетентности – умения выстраивать конструктивное взаимодействие с другими людьми, что является залогом формирования социального капитала.

1. 
   Авдеева Н.Н., Ашмарин И.И., Степанова Г.Б. Человеческий потенциал России: факторы риска //Человек. 1997, №1.
   
2. 
   Барсукова С. Неформальная экономика. Экономико-социологический анализ. М.: ГУ-ВШЭ, 2004.
   
3. 
   Бутинов Н.А. Детство в условиях общинно-родового строя // Этнография детства. Традиционные методы воспитания детей у народов Австралии, Океании и Индонезии. / Под ред. Н.А.Бутинова, И.С.Кона. М.: Наука, Восточная литература, 1992. С.56-84.
   
4. 
   Волдина Т.В. Родильная и погребально-поминальная обрядность казымских хантов // Этнография народов Западной Сибири. Сибирский этнографический сборник. Вып.10. / Отв.ред. Д.А.Функ, А.П.Зенько. М.: Ин-т этнологии и антропологии РАН, 2000. С.190-199.
   
5. 
   Генисаретский О.И., Носов Н.А., Юдин Б.Г. Концепция человеческого потенциала: исходные соображения // Человек. 1996, №4.
   
6. 
   Головнев А.В. Говорящие культуры: традиции самодийцев и угров. Екатеринбург: УрОРАН, 1995.
   
7. 
   Донцов А.И., Стефаненко Т.Г., Уталиева Ж.Т. Язык как фактор этнической идентичности//Вопросы психологии. 1997. № 4. С. 75-86.
   
8. 
   Инглхарт Р. Модернизация и постмодернизация // Новая индустриальная волна на Западе. Под ред. В. Иноземцева. М., 1999 с. 268.
   
9. 
   Козлова М. Психосоциальная идентичность и этническое самосознание: взаимодействие и развитие //Этническая толерантность в поликультурных регионах России /Отв. ред. Н.М.Лебедева, А.Н.Татарко. –М.: Изд-во РУДН, 2002. Сс.115-153
   
10. 
    Козлова М. Кросс-культурное исследование взаимосвязи личностной зрелости и этнической идентичности // Этология человека и смежные дисциплины / Отв. ред. М.Л.Бутовская. М., ИЭА РАН, 2004, сс.200-206.
    
11. 
    Куропятник М.С., Куропятник А.И. Саамы: современные тенденции этносоциального и правового развития (www.soc.pu..ru/publications/jssa/1999/4/kurop ...
    
12. 
    Лебедева Н.М. Социальная психология этнических миграций. М., 1993.
    
13. 
    Лебедева Н.М. Новая Русская Диаспора: Социально-психологический анализ М. Изд.ИЭА РАН, 1997 (Изд-е второе, дополненное).
    
14. 
    Лебедева Н.М. Введение в этническую и кросс-культурную психологию. М.: Ключ-С, 1999.
    
15. 
    Лебедева Н.М., Татарко А.Н. Социально-психологические факторы этнической толерантности и стратегии межгруппового взаимодействия в поликультурных регионах России // Психологический журнал. Т.24. №5. 2003. С.31-45.
    
16. 
    Манченко А.П. Социальная модернизация в современной России. М., 2000.
    
17. 
    Маслоу А. Психология бытия. М.: «Refl-book», Киев: «Вакслер», 1997.
    
18. 
    Мид М. Культура и мир детства. М.: Наука, 1988, с.322.
    
19. 
    Орлова Э.А. Культурная (социальная) антропология: Учебное пособие для вузов. М., 2004.
    
20. 
    Осипова О.А. Американская социология о традициях в странах Востока. М.: Наука, 1985 с. 75-76.
    
21. 
    Павлов С.М. Психологические особенности детей коренных малочисленных народов Севера (на материале исследования младших школьников ханты, лесных ненцев). Дисс. … канд.психол.наук. М., 2001.
    
22. 
    Парк Р.Э. Культурный конфликт и маргинальный человек // Социальные и гуманитарные науки: РЖ. Сер. 10. Социология. 1998. №2. С.172-175.
    
23. 
    Стефаненко Т.Г. Этническая идентичность в ситуации социальной нестабильности //Этническая психология и общество. М., 1997. С.97-104.
    
24. 
    Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. М.: Аспект-Пресс, 2003, с.127.
    
25. 
    Стоунквист Э.В. Маргинальный человек. М.: Наука, 1979.
    
26. 
    Сусоколов А.А. Структурные факторы самоорганизации этноса// Расы и народы. Вып.20. М., 1990. С.5-40.
    
27. 
    Татарко А.Н., Козлова М.А., Лебедева Н.М. Психологические исследования социокультурной модернизации. М.: РУДН, 2007.
    
28. 
    Фаис О.Д. Модернизация в Сардинии и этнокультурные трансформации. М., 2003, с.26.
    
29. 
    Федотова В.Г. Типология модернизаций и способов их изучения// Вопросы философии №4, 2000 с. 10.
    
30. 
    Хайруллина Н.Г. Социологическая диагностика этнокультурной ситуации в северном регионе. Дисс. … докт.социол.наук. Тюмень, 2001.
    
31. 
    Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2006.
    
32. 
    Штомпка П. Социология социальных изменений. М., 1996.
    
33. 
    Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996.
    
34. 
    Этническая толерантность в поликультурных регионах России / Отв. ред. Н.М. Лебедева, А.Н. Татарко. М.: Изд-во РУДН, 2002.
    
35. 
    Brown R. Group processes. Dynamics Within and Between Groups. Oxford, 2000.
    
36. 
    Chance N.A. Acculturation, self-identification, and personality adjustment // Amer. Anthropology. 1965. Vol.67. P.372-393.
    
37. 
    Dressler W.W. Hypertension and Culture Change: Acculturation and Disease in the West Indies. N. Y.: Redgrave Publishing Company. 1982.
    
38. 
    Dressler W.W., Santos J.E., Gallagher P.N., Viteri F.E. Arterial Blood Pressure and Modernization in Brasil //Amer. Antropology. 1987. Vol.89. P.389-409.
    
39. 
    Graves T.D. Acculturation, access, and alcohol in a tri-ethnic community // Amer. Anthropology. 1967. Vol.69. P.306-321.
    
40. 
    Hofstede G. Culture and organizations: Software of the mind. L.: McGraw-Hill Book Company, 1991.
    
41. 
    Inkeles A., Smith D.H. Becoming modern. Cambridge, 1974
    
42. 
    Kozlov A., Vershubsky G., Kozlova M., Stress under modernization in indigenous populations of Siberia. International Journal of Circumpolar Health, 62:2, 2003. Pp.158-166.
    
43. 
    Liely H. Shepherds and reindeer nomads in the Soviet Union// Soviet Studies.- 1979.- Vol. 31, №3.- P. 401 – 416.
    
44. 
    Moore W.E. Social Change. Englewood Cliffs, N.Y.: Prentice-Hall, 1974. P. 34—46.
    
45. 
    Naspary J. Post-Soviet chaos: Violence and dispossession in Kazakhstan. London: Pluto Press, 2002.
    
46. 
    Nellemann G. Nordasien// Verdens folkeslag i vor tid. - Kobenhavn: Politikens forlag, 1968. – S. 150 – 162.
    
47. 
    Schwartz Sh. et al. Extending the cross-cultural validity of the theory of basic human values with a different method of measurement // Journal of Cross–Cultural Psychology, 2001, V. 32, pp. 519–542
    
48. 
    Simon G. Nationalisms and Nationalitatenpolitik in der Sowjetunion. Von der totalitaren Diktatur zus nachstalinschen Gesellschaft. – Baden – Baden: Nomos, 1986. – 286 p.
    
49. 
    Taylor D., The Quest for Identity. From minority groups to Generation Xers. L., 2002.